В течение многих лет Майлз Дэвис был моим кумиром и как музыкант и как человек. И сейчас еще поражает, насколько глубокое влияние он оказал на джазовую музыку и на джазменов. Сорок лет Майлз Дьюи Дэвис III, композитор и музыкант, оставался в центре всего африканского направления в американской музыке - сорок лет, начиная с 1944 года, когда он приехал в Нью-Йорк из Ист-Сент-Луиса, штат Иллинойс, чтобы разыскать там гениального саксофониста Чарли Паркера и поступить в самую престижную Джульярдскую консерваторию.
Но Дэвис и его творчество оказали влияние не только на джазовую музыку. Среди современных европейских композиторов и композиторов других стран мира, и среди любителей классической музыки он известен почти также, как и в мире джаза. Он первым из джазменов получил датскую премию Зеннинга за выдающиеся творческие достижения в современной музыке. Приверженцы блюза и рока, рэггей, спиричуэлсов, неоклассики, неоромантизма и многих других жанров - все они знают музыку Майлза Дэвиса, и наиболее восприимчивые из них испытали на себе его непосредственное влияние.
Коллеги во многих областях творчества считают Дэвиса художником самого высочайшего класса. Среди моего поколения трудно найти представителей творческой профессии - писателей, художников, танцовщиков, - которые не знали бы этого трубача. Трудно найти таких, на чьем творчестве не отразилась бы его музыка. Скульпторы и художники работали под запись его этюда “Своего рода блюз”. Танцевальные номера создавались под и на основе таких пьес, как “Испанские наброски” и “Около полуночи”. Немало пишущих машинок трещало всю ночь под его мелодии “Гуляя” и “Дымя”, вызывающие эстетику одиночества из темноты.
По этим и многим другим причинам написать о нем, взять у него интервью, лично познакомиться с ним было для меня необычайно заманчиво. Я еще помню тот вечер в 1960 году, когда я, 25-летний, старавшийся стать джазовым критиком и не имевший никаких рекомендаций, отправился в Гринвич-Вилледж в Нью-Йорке, где в клубе “Вилледж-Вангуард” играл Майлз Дэвис.
Я не помню точно, с какой группой он тогда играл, но гениального Джона Колтрейна с ним уже не было. На саксофоне играл тогда Хэнк Мобли, с которым я познакомился когда-то в Ньюарке. Когда я прошел за кулисы в большую комнату, которая и до сих пор служит артистической уборной, музыканты сидели по углам, перекидываясь отрывочными фразами. Майлза Дэвиса я увидел в дальнем углу. Выслушав мою робкую просьбу, он отмахнулся и послал меня подальше, пробурчав, что ему неохота ни с кем разговаривать. Обиженный его отказом, я огрызнулся. С юношеской запальчивостью я заявил, что будь я знаменитым критиком, он, конечно, нашел бы время поговорить со мной.
И вот теперь, входя в роскошный, сияющий зеркалами бар отеля “Юнайтед Нэйшенс Плаза”, я вспоминал эту давнюю историю. Думал о предстоящем интервью и улыбался. Вспомнит ли он 1960 год?
Я вижу его - изысканного красавца, опирающегося на трость и все-таки идущего с удивительным изяществом, на ходу разговаривающего со знакомыми официантками, - и моя первая мысль, что Майлз Дэвис, которому в 1986 году отстукало шесть десятков лет, выглядит именно так, как должен выглядеть всемирно признанный гений. Его костюм тонко продуман и негромко подчеркивает его отличие от окружающих. Черная, с коричневым отливом кожа - чудо африканской эстетики. Сразу вспоминается его старое прозвище: “Черный Принц”, или “Принц Мрака”. Трость с золотым набалдашником делает его элегантным, она не напоминает о его хромоте, из-за чего она и куплена, а наоборот, отвлекает. На голове - потрясающе стильная рыбацкая кепка из черной соломки. Черная, в военном стиле, куртка, широкие черные брюки и черные туфли без задников, и все это дополняют чрезвычайно дорогого вида черные очки и трость.
Старые поклонники Дэвиса всегда любили его экстравагантную одежду: натянутую на уши кепку с обложки альбома “Понять”, зеленую рубашку с пуговицами и темные очки на обложке альбома “В ритмах Майлза”. Впрочем, увлекшись музыкой в стиле “фьюжн”, слияния стиля “кул” и “ритм-энд-блюз”, одежду он стал носить несуразную, и это даже интересно с точки зрения восприятия всей эстетики.
Красное придает внешности музыканта особый интерес, - сказал он мне позднее. - Зрители приходят от тебя в восторг, даже если ты играешь неважно. Лично я вообще не могу играть, если мне не нравится, как я одет.
Ричард Райт как-то сказал, что художник и интеллектуал всегда должны быть впереди своей эпохи, понимать не только себя, но и свое время, не упускать из виду ни того, ни другого. Именно таким я и увидел и услышал Майлза Дэвиса во время нашего разговора.
В тот вечер, когда джаз-клуб “Блю Нот” отмечал свой юбилей и день рождения Диззи Гиллеспи, этот прославленный трубач сказал мне, что Майлз Дэвис “как будто поклялся себе никогда не повторяться”. Сам Дэвис говорит, что потребность меняться давит на него, как “проклятие”. Но в этой потребности проявляется чуткость, с которой он следит за окружающим миром, а ведь этот мир всегда в движении.
Вот Дэвис садится, и нас представляют. Мы обмениваемся рукопожатиями. - Загадочный человек.. - говорит он. Я - загадочный человек? Вот уж никогда не знаешь, какими люди видят друг друга через пелену времени и расстояния. Какими они друг другу кажутся и что значат друг для друга.
Он вовсе не похож на высокомерного сноба, каким его много раз выставляли: наоборот, это тихий, вежливый интеллигент с отличным чувством юмора, мгновенно реагирующий на шутку. Я слушаю, как он перекидывается остротами с официантками, запивая печеную рыбу содовой.
Я сказал, что для интервью достаточно одного часа. Большинство людей не любит длинных разговоров, и я - один из них. К тому же мне казалось, что за эти годы я уже и так много узнал о Майлзе. Но, оказавшись с ним лицом к лицу, я вдруг почувствовал, что с моего языка готова сорваться лавина вопросов. Я понимал, что большую их часть я не смогу задать, чтобы не лезть в душу человека, который определил всю мою сознательную жизнь.
Как он докатился до недавних альбомов “Человек с трубой” и “Звездные Люди”? Мне они совсем не нравятся. Что повергло его с сияющих высот “Орнитологии”, “Венеры Милосской” и многих других шедевров к перегруженному, монотонному, металлическому звучанию поздних вещей?
По ходу разговора я начал понимать ответы на эти вопросы и не потому, что высказал ему свое недоумение: я уже знал, что его последние альбомы - “Вы арестованы” и “Подсадная утка” - явный возврат на высоты его мастерства и в техническом, и в эстетически-эмоциональном отношении. Особенно это относится к пьесе “Подсадная утка”, по которой и назван весь альбом 1985 года.
Разговор продолжался четыре часа. Я все больше понимал сущность творческого развития Майлза Дэвиса в последние годы. Проверяя это свое осознание, я мысленно возвращался к его музыке.
Помню слова Гиллеспи: - Что можно сказать о Майлзе? Он ведь все время меняется, меняется... никогда не знаешь, чего от него ожидать. К тому же в нем есть что-то такое... такое...
Волшебное? - пытается подсказать кто-то из молодых музыкантов.
Нет, не то, это не совсем то...
Мистическое - пробует музыкант.
Вот, почти то. Скорее, магическое, колдовское, могущественное... Какое-то мистическое обаяние, магическая уверенность и колдовская сила - они исходят от него. И к тому же он самый лучший джазмен современности. Плюс - и Гиллеспи закатывается хриплым смехом, - плюс у него, ко всему прочему, уйма, уйма, уйма денег!
Коротко и ясно. В стиле Диззи. Майлз Дэвис постоянно в движении, ему присуще мистическое обаяние, которое иногда может затмить его творческий гений, хотя оно, конечно, порождено именно этим музыкальным гением, а не только рождающимися вокруг него легендами. Кроме того, Дэвис, получающий за каждый концерт по тридцать-пятьдесят тысяч долларов, благодаря своему долголетию и титулу “самый лучший”, наверняка составил себе неплохой капитал.
Я всегда ощущал за его музыкой какое-то чувство одиночества и уязвимости, как будто некто из мрака, одинокий и элегантный, а иногда и надменный, как тень безмолвно и легко скользит над духовитым дерьмом нашего бытия. А что же он сам думает о своей музыке, от первых пластинок во времена сотрудничества с Чарли Паркером и до последних перемен в стиле и звуке?
Мы тогда играли как бешеные, - говорит Дэвис, - в таком темпе, что слушатели не успевали ничего понять, уловить, что же мы играем. А мы играли для себя, быстро, изо всех сил, как и жили. Тр-рам!!! Тр-ра-р-рам!! Блямммс! И все кончено! Экспресс пронесся мимо, и лиц в окнах вагонов не разглядеть. Лишь пыль и мусор, оседавшие на страницах газет. А мне казалось, что слушателям надо что-то более основательное, какая-нибудь точка отсчета.
Он вспоминает работу с Чарли Паркером на 52-й улице в 1945-49 годах, когда после начальных экспериментов на севере Манхэттена мятежный би-боп атаковал авангард свинга. И прежде всего би-боп восстал против формальных аранжировок свинга сороковых годов. Он делал ставку на небольшие группы, виртуозность и импровизацию, возрождение африканской полиритмии и доминирование блюза. Атаку возглавили такие столпы джаза, как Чарли Паркер, Диззи Гиллеспи, Телониус Монк, Бад Пауэлл и Кенни Кларк.
Майлз Дэвис был тогда юным интеллектуалом из хорошей семьи, уже изучившим последние музыкальные направления и в тоже время сохранившим эстетические понятия своей среды - консервативного, высокообразованного класса крупных землевладельцев. Днем он посещал занятия в Джульярдской консерватории, а вечера проводил с гениальным, но совершенно неподходящим для него Паркером. Жили они на деньги, которые раз в неделю присылал отец Дэвиса, зубной врач из Сент-Луиса.
Когда я туда ехал, я думал, что в Нью-Йорке живут одни авангардисты. Когда я приехал, я думал, что все здесь играют, как Диззи!
На вопрос, как он понял, что ему нужно заниматься музыкой, причем именно играть на трубе, я получил ответ, который подтвердил мои ощущения, и все же озадачил меня своей скорее абстрактной логикой:
- А мне импонировали трубачи, - сказал он. - Мне нравилось, как они выглядят, когда играют. Мне тоже хотелось так выглядеть. Так же держать трубу, стоять в такой же позе. Так же дуть.
Я вспомнил, как я сам подражал Дэвису, когда в далекие пятидесятые начинал играть на трубе, и важно расхаживал повсюду с инструментом в кожаном футляре.
- Для меня очень важно, как держать трубу, - объясняет Дэвис, с шестнадцати лет выступавший с профессионалами. - Когда мы с ребятами ездили в Сент-Луис смотреть на настоящих музыкантов, я узнавал настоящего мастера по тому, как он держит трубу. Кто не умеет держать трубу как следует, тот не умеет и играть. -
На фотографиях периода би-бопа Дэвис одет в широкие мешковатые нью-йоркские костюмы, его курчавые волосы выпрямлены, а рядом с ним Чарли Паркер - “Птица” еще та. Музыкальные срывы и “петухи” Дэвиса того времени вошли в историю - и это рядом с пугающе четкой работой Паркера, мастера, взмывающего в музыкальную стратосферу и уходящего даже за ее пределы.
А Дэвис был полной противоположностью: молодой, беспокойный, лиричный, всегда звучащий в характерной для него вопросительной интонации.
Немного времени спустя Дэвис объединился с Гилом Эвансом и Джерри Маллиганом и с другими молодыми белыми музыкантами, привлеченными аранжировками Эванса для оркестра Клода Торнхилла. Спокойные, богатые гармонии Эванса и даже его новаторское использование духовых и язычковых инструментов в стиле Эллингтона оказали сильное влияние на Дэвиса. В нескольких весьма успешных вещах Дэвиса (и в коммерческом и в художественном отношении), включая “Испанские наброски” и “Порги и Бесс”, широко используются принципы аранжировки, заимствованные у Эванса. Еще позднее появился альбом “Рождение Кула” из шести пластинок - первый значительный продукт сотрудничества Дэвиса и Эванса, симфонический подход в приложении к небольшой музыкальной группе. И все же для меня лично высочайшим достижением искусства и неповторимым доказательством мастерства Дэвиса остаются “Венера Милосская”, “Подвинься”, “Крестник”, “Будо” и “Проклятая мечта”.
Я спросил, почему произошел этот переход от яростного би-бопа к более спокойному “кулу”, породившему новые, дальнейшие явления в музыке, обществе и бизнесе. Дэвис ответил, что музыка Торнхилла привлекла его потому, что ему нужен был более мелодический старт, другой гармонический фон как фундамент, на котором его собственный простой голос зазвучал бы элегантно и отчужденно, создавая образ личности, которой легко даются и понимание и самовыражение.
Есть вещи, которые кажутся подавленными в музыке Дэвиса, судя по его слегка вибрирующему звуку в среднем регистре, но зато они резко вырываются на свободу в его драматических, грубых, земных ритмах. Эта подавляемая напряжённость проявляется в кратких вставках его трубы, когда, проиграв или, точнее, швырнув, выстрелив, протянув, пропев, прошептав одну-две ноты, он выражает свет, разум, нежность, почтение, восторг. Его соло продолжает ритм, но в то же время разбивает его, как может делиться само время, исчезающее и абстрактное, непредсказуемое, как наши сердца.
После разговора с Дэвисом я вновь просмотрел видеозапись “Подсадной утки” и интервью, снятого компанией “Коламбиа”, с которой Дэвис работает с середины пятидесятых годов. Обе ленты дают представление о его старых привязанностях и новых увлечениях. На видеоленте Дэвис играет с нарочитой преувеличенностью в движениях, облизывает губы. Он как бы медленно поворачивается, оставаясь на месте, и от его трубы расходятся созданные компьютером узоры, очень похожие на его собственные музыкальные рисунки. В интервью Дэвис с обычной для него ясностью и сдержанным юмором говорил о том, что в последние годы он всё больше нанимает белых джазменов, хотя в прошлом это вызывало недовольство негритянских музыкантов и поклонников “черного” джаза. Он объяснил мне, что хочет играть музыку сегодняшнего дня. За его долгую карьеру ему много раз приходилось говорить и белым и черным музыкантам: “Играй не то, что ты умеешь, а то, что слышишь”.
- Белые музыканты обычно слишком вышколены, а черные иногда недостаточно подготовлены, - объясняет он. - У черного свой индивидуальный звук, но если хочешь, чтобы общее звучание было правильным, введи белого, и вещь будет звучать правильно, а в музыке будет и чувство и фактура, она будет звучать и так, и этак, и быстро, и медленно, и игриво, и волнисто, и текуче - у тебя самого будет больше возможностей. Белые тоже умеют играть с душой. Но после классического обучения надо учиться играть для более широкой аудитории. Учиться играть, не выпячивая свою технику. Я им говорю: “Будете все время упражняться, будете плохо играть”.
Дэвис рассказывает о том, как он “прислушивается к своим чувствам”, когда играет, и как он любит играть. - Я каждый день играю блюзы... Моя душа полна ритмов. Я люблю ритмические перебои, яркие ритмы, яркие мелодии, аккорды синтезаторов. Я играю на “Ямахе DX7”. 0н совершенно меняет отношение к творчеству, на нем словно всегда делаешь мазки и наброски. - Я видел фильм, где Майлз Дэвис был снят за мольбертом.
No comments:
Post a Comment